25.06.2012 в 15:35
Пишет шлимазл:как я рада этому сообществу :3
2 небольших драббла, написанных уже довольно давно
Автор: шлимазл
Рейтинг: PG
Жанр: humour, romance
1 томление, австралийский строитель и операКеннет Брана сразу им говорит, что фансервис не любит и считает чуть ли не омерзительным, когда два здоровых мужика изображают какое-то томление. По мнению Криса, Хиддлстон постоянно изображает томление, да даже не изображает — он томится самым натуральным образом. Но Брана этого как-то не замечает. Остальные вроде тоже. Может, они просто стараются быть вежливыми, а, может, эти плавные движения, медленные взмахи и какое-то невообразимое фырканье, призванное выражать печаль, скорбь и оскорбленную невинность, замечает только Крис.
Потом Кеннет, правда, добавляет, что во «Мстителях» они-то будут сниматься с Робертом Дауни, а где Дауни — там фансервис. «И запретить ему никто не сможет». У Криса довольно смутное представление о Роберте Дауни, но ему заранее не нравится, как начинает улыбаться Хиддлстон и как — неужели серьезно — его щеки цвета бледной поганки чуть розовеют.
Крис таких мужиков не любит. Про себя он называет их «лощеными пидорасами», хотя Хиддлстон немного выбивается из ряда — не хватает манерной жеманности и дурацких браслетиков на запястьях — но в целом вполне соответствует. Отсутствие жеманности и браслетиков он восполняет невообразимым занудством и дурной привычкой говорить сложными словами вместо простых. Не то чтобы Крис не знал значения всех этих словечек, просто он привык говорить «пиздец», а не «когнитивный диссонанс». Вчера вот, они обсуждали характеры и вместо того, чтобы назвать Локи подлым лжецом, Хиддлстон в течение получаса толкал речь о какой-то там «многозначной логике». Логика должна быть логикой, вот что думает Крис. Хотя все-таки улавливает рациональное зерно в разглагольствованиях Тома, но принимать это все не собирается — всякие там трехзначные и четырехзначные логики хороши на страницах толстых книжек с фотографиями очкариков на задней обложке, в жизни все проще.
Крис таких мужиков не любит, но оно и не надо — по сценарию не требуется, даже более того, немного здорового презрения сюжету не повредит, так что он с удовольствием играет сцены про «Знай свое место, брат» и прочие, ставящие на место Локи. Тома на место так просто не поставишь — во время почти каждого их контакта Хиддлстон смотрит на него с легким удивлением, как будто все хочет спросить: «Что ты здесь делаешь, австралийский строитель?» (да, Крис очень жалеет, что рассказал ему о своей прошлой профессии). Кроме того, он иногда так морщит свой нос — Крис смотрит на эти тонкие складочки кожи и чувствует, как внутри все закипает — и фыркает: «Осборн». «Осборн» - это значит «Оззи», а «оззи» - это милое домашнее самоназвание австралийцев. И вся эта сложная ассоциативная цепочка значит, что Хэмсворт опять забылся и его австралийский акцент дал о себе знать.
Сам он Тому тоже, наверное, не особенно нравится, если брать в расчет все эти фразочки про австралийского строителя (Крис никогда не стыдился своего прошлого, а даже немного гордился, но Хиддлстон отравляет любое слово и понятие несколькими движениями губ и языка - «австрали-и-и-ийский строитель Кри-и-с Хэмсворт», говорит он, и на «Хэмсворт» немного, так по-английски, шепелявит, от чего у Криса начинает подергиваться глаз), и про «оззи», и про «будь добр, приложи хоть немного усилий, чтобы звучать как скандинавский бог, а не как хозяин кенгурятника».
Крис далеко не самый плохой актер — ну, то есть, он признает, что не Аль Пачино и все такое — но уже на второй неделе съемок ему начинает казаться, что все было зря. Абсолютно все — переезд из Австралии, эти мелкие роли, которые его мама, по телефону, называла «ступеньками к великой славе». Какая великая слава? Когда он смотрит, как играет Хиддлстон, ему очень хочется уйти в темный угол и там что-нибудь построить. Колыбель отчаяния. Небольшой домик отрицания и ухода от реальности. Сарай обиды на несправедливость жизни. Гробницу собственных амбиций и надежд. А еще лучше — башню для Тома Хиддлстона. Без дверей и с одним окном на самом верху. Пусть сидит там и отращивает косы, английская роза, блин.
Большую часть времени Хиддлстон раздражает его одним своим присутствием — стоит такой длинный, тонкий и звонкий, лицо сосредоточенное — размышляет, конечно, о системе Станиславского, принципах театра Шекспира и культурном значении германо-скандинавской мифологии в мировом аспекте. Иногда он бесит его, даже когда забивается в какой-нибудь угол на перерыве и открывает одну из своих книжек — о, эти книжки, он что, таскает с собой домашнюю библиотеку, задумывается Крис, потому что почти каждый день книги разные.
Кроме того (как будто всего вышеперечисленного мало), Хиддлстон с настырностью, достойной лучшего применения, исправляет его ошибки в речи и сообщениях, обязательно при этом добавляя: «Вы в Австралии какой язык вообще изучаете?», а иногда еще «Впрочем, неважно, что за язык, ты-то в школу не ходил». Ходил, всегда отвечает Крис, ходил, конечно же. И выпиливал на задней парте деревянных лошадок, говорит Том и еще так взмахивает рукой — отвратительный жест, означающий «Будь добр, уйди и больше никогда не оскорбляй меня своим присутствием». Хиддлстон всегда предельно — до омерзения — вежлив. Даже ругается он как-то культурно, каждым произнесенным звуком извиняясь за общий смысл. И любит дробить слова, как и почти все англичане. Типа как «абсо-блять-лютно». Иногда он увлекается и может все слова так дробить, заставляя мозг Хэмсворта закипать — он путается в заумных словечках, нецензурной лексике и акценте Тома и в итоге хочет просто выши-нахуйблять-бить Хиддл-матьего-стону все моз-ебать-ги, а потом еще...
- Эй, - Том нависает над ним, раскачиваясь с пятки на носок. - Мы идем?
- Я тебе еще вчера сказал, - Крис поднимает голову, - опера — это для педиков.
Рот Хиддлстона растягивается в улыбке.
- Ну так и?..
Отвратительный, безобразный, подлый и гадкий человек, думает Крис.
2 рождество, открытка и поэты озерной школыСборник стихов поэтов Озерной школы лежал на столике.
Крис Хэмсворт заметил пятно — липкое, должно быть, от газировки — на столешнице рядом с корешком книги и, обрадовавшись возможности отвлечься, начал усиленно тереть его пальцем. Пятно стерлось предательски быстро, снова оставив Хэмсворта наедине с поэтами Озерной школы.
Если честно, Крис понятия не имел, что это за поэты, почему Озерной школы, почему школы вообще. Ему представлялся какой-то пансион на берегу глубокого холодного озера (поверхность глянцевая, редко когда пойдет мелкая рябь от дуновения ветерка, даже уточек нет). В пансионе живут богатенькие сынки английских аристократов. После занятий они выходят прогуляться и полюбоваться унылым пейзажем, доходят до озера, все, как один, достают блокноты и начинают строчить стихи.
Странно, конечно, что они не особенно так выделывались, назвавшись поэтами Озерной школы. А не какими-нибудь постмодернистами экзистенциального направления либертарного социализма.
Господи, откуда я знаю все эти слова, с ужасом подумал Крис Хэмсворт. Что они значат?
Прислушавшись к себе, он с удовлетворением ответил, что никакой ассоциации, кроме как вид Хиддлстона, загоняющего заумный бред об очередной прочитанной книге, эти слова у него не вызвали. Крис все еще был самим собой.
Тем не менее, он почему-то купил собрание стихотворений поэтов Озерной школы. Ладно бы еще он, зайдя в книжный магазин, направился к консультанту, кратко, но красочно описал ему Хиддлстона и попросил помочь с выбором книги, а то «я в этой ерунде не разбираюсь, но надо что-то подарить, чтобы, ну, это, не обижался». И консультант бы задумался, просто ли они друзья, или так, работают вместе, или геи — все почему-то в этой чертовой Англии думали друг о друге в гомосексуальном ключе. И обижаться было нельзя. Даже не нельзя — но как-то неприлично.
Так вот, если бы Хэмсворт сделал так, то, может быть, оно бы еще и ничего было. Завернул бы книгу в оберточную бумагу, или запихнул в бумажный пакет, приложил бы открытку с наспех написанным «С Рождеством, Том»...
Твою мать.
Открытка.
Хэмсворт осторожно скосил глаза в сторону коридора — из дверного проема кухни как раз открывался прекрасный обзор на входную дверь и тумбочку возле нее, на которую он, вернувшись, кинул мобильный, мелочь и мусор из кармана и да. Открытку.
Веки начали несинхронно подергиваться.
Мало того, что он выбрал книгу сам — не вчитывался, конечно, но долго-долго ходил между стеллажами, задумчиво разглядывая корешки и пытаясь — как глупо это казалось сейчас, да, впрочем, и было глупо вообще — пытаясь представить, чуть ли не почувствовать, какая книга понравится Хиддлстону. Так вот, мало того, что он ужасно сентиментально выбрал подарок, так еще и открытку купил без штампованного текста внутри. На ней была нарисована украшенная елка, а из-за елки выглядывал олень. Внутри было пусто.
Там, где было пусто, надо было что-то написать.
Ладно, я взрослый мужик, подумал Крис, решительно поднялся (стараясь не смотреть на сборник стихов) и уверенными шагами дошел до тумбочки у входной двери, взял открытку, нашел в ящике ручку, так же решительно вернулся на кухню и снова сел за стол.
И чуть было не положил открытку на стол сразу.
Там же было одно пятно от газировки, с содроганием подумал он.
Вдруг там еще одно, и я испачкаю открытку?
А эта педантичная сволочь сразу все заметит, но ничего не скажет?
А вдруг под книгой там еще липкие пятна, а я их не заметил?
Блять, Хэмсворт.
Успокойся.
Если немедленно не прекратишь все эти пидорские штучки, то я выкину книгу в окно. Прямо в снег. А открытку брошу на пол и наступлю. А потом ты все это подаришь Тому. Все равно подаришь.
Что со мной происходит, подумал Крис, проверяя наличие пятен под книгой (к счастью, их там не было), и протирая столешницу кухонной тряпочкой из какой-то супер-ткани (Хиддлстона палил один только факт наличия этой тряпочки в доме).
Закончив, он снова сел за стол, непонятно зачем подвинул пальцем книгу, открыл открытку и занес над ней ручку.
И тут его одолели страшные сомнения.
Вообще-то, Крис хорошо учился в школе. И писал по-английски без ошибок. Хотя, конечно, он мог ошибиться в правописании всех этих заумных слов, которые так любил Том. Но Хэмсворт их все равно не писал, так что, можно считать, что он писал без ошибок.
Но он точно знал, как пишется «Счастливого Рождества».
Вроде бы.
До этого момента.
Вдруг все-таки «Раждество»?
«Рождесво»?
«Раждесво»?
Почему Хиддлстон постоянно говорит все эти «экзистенциальный», «дискурс», «симулякр», но так не любит простые слова? Сейчас как напишу тебе «Счастливого дискурса, дорогой симулякр», с негодованием подумал Крис. И добавлю: «Надеюсь, экзистенциальный кризис пройдет без усугубления твоего маниакально-депрессивного психоза».
Что со мной стало, грустно спросил себя Хэмсворт, наспех накалякал: «Не тупи!», нарисовал кривую снежинку и быстро запихнул открытку в книгу. Форзац возмущенно скрипнул, на мгновение запахло свежей типографской краской. Крис сморщил нос, достал из пакета оберточную бумагу, раскатал ее на столе, кое-как завернул книгу и, придерживая пальцем сгиб, полез в кухонный ящик за скотчем.
В этот момент хлопнула входная дверь.
- Ты дома? - крикнул Хиддлстон.
- Да. Я все еще не уехал к себе домой из этой твоей скучной Англии, - отозвался Крис, зубами отрывая скотч и заклеивая обертку.
- Очень мило с твоей стороны, - фыркнул Том. Хэмсворт вытянул шею и бросил быстрый взгляд в коридор — Том медленно стягивал с шеи длинный шарф и одновременно пытался снять сапог.
- Ты почему без еды?
- Какой еды?
- Сегодня Рождественский вечер или нет?
- Ну да.
- И где еда?
Хиддлстон засмеялся, Хэмсворт вышел в коридор, держа книгу за спиной.
- Еда, - усмехнулся Том, вешая пальто. Крис закатил глаза, Том скорчил ему рожицу — обмен знаками внимания был завершен, и, пока Хиддлстон приглаживал волосы перед зеркалом, Крис проскользнул в гостиную, где стояла елка, и положил под нее подарок.
- Еду привезут через час, не волнуйся, - раздался за его спиной голос Тома. Он прошел в комнату и включил гирлянду на елке. - Так что сейчас я приму ванну, потом у нас будет ужин, а потом какое-нибудь кино посмотрим.
А потом мы займемся сексом под елкой, подумал Хэмсворт. Нет, это слишком. Это что-то совсем невменяемое из оперы романтических фильмов про Рождество. Двое взрослых адекватных мужчин (тут Крис вспомнил кухонную тряпочку из супер-ткани и решил не додумывать мысль).
- Ты даже приготовил мне подарок, - нарочито удивленно протянул Хиддлстон, наклоняясь и разглядывая прямоугольную упаковку. - Ни за что не догадаюсь, что это.
- Заткнись, - буркнул Хэмсворт, глядя на задницу Тома. И ногой подпихнул под елку диванную подушку.
URL записи2 небольших драббла, написанных уже довольно давно
Автор: шлимазл
Рейтинг: PG
Жанр: humour, romance
1 томление, австралийский строитель и операКеннет Брана сразу им говорит, что фансервис не любит и считает чуть ли не омерзительным, когда два здоровых мужика изображают какое-то томление. По мнению Криса, Хиддлстон постоянно изображает томление, да даже не изображает — он томится самым натуральным образом. Но Брана этого как-то не замечает. Остальные вроде тоже. Может, они просто стараются быть вежливыми, а, может, эти плавные движения, медленные взмахи и какое-то невообразимое фырканье, призванное выражать печаль, скорбь и оскорбленную невинность, замечает только Крис.
Потом Кеннет, правда, добавляет, что во «Мстителях» они-то будут сниматься с Робертом Дауни, а где Дауни — там фансервис. «И запретить ему никто не сможет». У Криса довольно смутное представление о Роберте Дауни, но ему заранее не нравится, как начинает улыбаться Хиддлстон и как — неужели серьезно — его щеки цвета бледной поганки чуть розовеют.
Крис таких мужиков не любит. Про себя он называет их «лощеными пидорасами», хотя Хиддлстон немного выбивается из ряда — не хватает манерной жеманности и дурацких браслетиков на запястьях — но в целом вполне соответствует. Отсутствие жеманности и браслетиков он восполняет невообразимым занудством и дурной привычкой говорить сложными словами вместо простых. Не то чтобы Крис не знал значения всех этих словечек, просто он привык говорить «пиздец», а не «когнитивный диссонанс». Вчера вот, они обсуждали характеры и вместо того, чтобы назвать Локи подлым лжецом, Хиддлстон в течение получаса толкал речь о какой-то там «многозначной логике». Логика должна быть логикой, вот что думает Крис. Хотя все-таки улавливает рациональное зерно в разглагольствованиях Тома, но принимать это все не собирается — всякие там трехзначные и четырехзначные логики хороши на страницах толстых книжек с фотографиями очкариков на задней обложке, в жизни все проще.
Крис таких мужиков не любит, но оно и не надо — по сценарию не требуется, даже более того, немного здорового презрения сюжету не повредит, так что он с удовольствием играет сцены про «Знай свое место, брат» и прочие, ставящие на место Локи. Тома на место так просто не поставишь — во время почти каждого их контакта Хиддлстон смотрит на него с легким удивлением, как будто все хочет спросить: «Что ты здесь делаешь, австралийский строитель?» (да, Крис очень жалеет, что рассказал ему о своей прошлой профессии). Кроме того, он иногда так морщит свой нос — Крис смотрит на эти тонкие складочки кожи и чувствует, как внутри все закипает — и фыркает: «Осборн». «Осборн» - это значит «Оззи», а «оззи» - это милое домашнее самоназвание австралийцев. И вся эта сложная ассоциативная цепочка значит, что Хэмсворт опять забылся и его австралийский акцент дал о себе знать.
Сам он Тому тоже, наверное, не особенно нравится, если брать в расчет все эти фразочки про австралийского строителя (Крис никогда не стыдился своего прошлого, а даже немного гордился, но Хиддлстон отравляет любое слово и понятие несколькими движениями губ и языка - «австрали-и-и-ийский строитель Кри-и-с Хэмсворт», говорит он, и на «Хэмсворт» немного, так по-английски, шепелявит, от чего у Криса начинает подергиваться глаз), и про «оззи», и про «будь добр, приложи хоть немного усилий, чтобы звучать как скандинавский бог, а не как хозяин кенгурятника».
Крис далеко не самый плохой актер — ну, то есть, он признает, что не Аль Пачино и все такое — но уже на второй неделе съемок ему начинает казаться, что все было зря. Абсолютно все — переезд из Австралии, эти мелкие роли, которые его мама, по телефону, называла «ступеньками к великой славе». Какая великая слава? Когда он смотрит, как играет Хиддлстон, ему очень хочется уйти в темный угол и там что-нибудь построить. Колыбель отчаяния. Небольшой домик отрицания и ухода от реальности. Сарай обиды на несправедливость жизни. Гробницу собственных амбиций и надежд. А еще лучше — башню для Тома Хиддлстона. Без дверей и с одним окном на самом верху. Пусть сидит там и отращивает косы, английская роза, блин.
Большую часть времени Хиддлстон раздражает его одним своим присутствием — стоит такой длинный, тонкий и звонкий, лицо сосредоточенное — размышляет, конечно, о системе Станиславского, принципах театра Шекспира и культурном значении германо-скандинавской мифологии в мировом аспекте. Иногда он бесит его, даже когда забивается в какой-нибудь угол на перерыве и открывает одну из своих книжек — о, эти книжки, он что, таскает с собой домашнюю библиотеку, задумывается Крис, потому что почти каждый день книги разные.
Кроме того (как будто всего вышеперечисленного мало), Хиддлстон с настырностью, достойной лучшего применения, исправляет его ошибки в речи и сообщениях, обязательно при этом добавляя: «Вы в Австралии какой язык вообще изучаете?», а иногда еще «Впрочем, неважно, что за язык, ты-то в школу не ходил». Ходил, всегда отвечает Крис, ходил, конечно же. И выпиливал на задней парте деревянных лошадок, говорит Том и еще так взмахивает рукой — отвратительный жест, означающий «Будь добр, уйди и больше никогда не оскорбляй меня своим присутствием». Хиддлстон всегда предельно — до омерзения — вежлив. Даже ругается он как-то культурно, каждым произнесенным звуком извиняясь за общий смысл. И любит дробить слова, как и почти все англичане. Типа как «абсо-блять-лютно». Иногда он увлекается и может все слова так дробить, заставляя мозг Хэмсворта закипать — он путается в заумных словечках, нецензурной лексике и акценте Тома и в итоге хочет просто выши-нахуйблять-бить Хиддл-матьего-стону все моз-ебать-ги, а потом еще...
- Эй, - Том нависает над ним, раскачиваясь с пятки на носок. - Мы идем?
- Я тебе еще вчера сказал, - Крис поднимает голову, - опера — это для педиков.
Рот Хиддлстона растягивается в улыбке.
- Ну так и?..
Отвратительный, безобразный, подлый и гадкий человек, думает Крис.
2 рождество, открытка и поэты озерной школыСборник стихов поэтов Озерной школы лежал на столике.
Крис Хэмсворт заметил пятно — липкое, должно быть, от газировки — на столешнице рядом с корешком книги и, обрадовавшись возможности отвлечься, начал усиленно тереть его пальцем. Пятно стерлось предательски быстро, снова оставив Хэмсворта наедине с поэтами Озерной школы.
Если честно, Крис понятия не имел, что это за поэты, почему Озерной школы, почему школы вообще. Ему представлялся какой-то пансион на берегу глубокого холодного озера (поверхность глянцевая, редко когда пойдет мелкая рябь от дуновения ветерка, даже уточек нет). В пансионе живут богатенькие сынки английских аристократов. После занятий они выходят прогуляться и полюбоваться унылым пейзажем, доходят до озера, все, как один, достают блокноты и начинают строчить стихи.
Странно, конечно, что они не особенно так выделывались, назвавшись поэтами Озерной школы. А не какими-нибудь постмодернистами экзистенциального направления либертарного социализма.
Господи, откуда я знаю все эти слова, с ужасом подумал Крис Хэмсворт. Что они значат?
Прислушавшись к себе, он с удовлетворением ответил, что никакой ассоциации, кроме как вид Хиддлстона, загоняющего заумный бред об очередной прочитанной книге, эти слова у него не вызвали. Крис все еще был самим собой.
Тем не менее, он почему-то купил собрание стихотворений поэтов Озерной школы. Ладно бы еще он, зайдя в книжный магазин, направился к консультанту, кратко, но красочно описал ему Хиддлстона и попросил помочь с выбором книги, а то «я в этой ерунде не разбираюсь, но надо что-то подарить, чтобы, ну, это, не обижался». И консультант бы задумался, просто ли они друзья, или так, работают вместе, или геи — все почему-то в этой чертовой Англии думали друг о друге в гомосексуальном ключе. И обижаться было нельзя. Даже не нельзя — но как-то неприлично.
Так вот, если бы Хэмсворт сделал так, то, может быть, оно бы еще и ничего было. Завернул бы книгу в оберточную бумагу, или запихнул в бумажный пакет, приложил бы открытку с наспех написанным «С Рождеством, Том»...
Твою мать.
Открытка.
Хэмсворт осторожно скосил глаза в сторону коридора — из дверного проема кухни как раз открывался прекрасный обзор на входную дверь и тумбочку возле нее, на которую он, вернувшись, кинул мобильный, мелочь и мусор из кармана и да. Открытку.
Веки начали несинхронно подергиваться.
Мало того, что он выбрал книгу сам — не вчитывался, конечно, но долго-долго ходил между стеллажами, задумчиво разглядывая корешки и пытаясь — как глупо это казалось сейчас, да, впрочем, и было глупо вообще — пытаясь представить, чуть ли не почувствовать, какая книга понравится Хиддлстону. Так вот, мало того, что он ужасно сентиментально выбрал подарок, так еще и открытку купил без штампованного текста внутри. На ней была нарисована украшенная елка, а из-за елки выглядывал олень. Внутри было пусто.
Там, где было пусто, надо было что-то написать.
Ладно, я взрослый мужик, подумал Крис, решительно поднялся (стараясь не смотреть на сборник стихов) и уверенными шагами дошел до тумбочки у входной двери, взял открытку, нашел в ящике ручку, так же решительно вернулся на кухню и снова сел за стол.
И чуть было не положил открытку на стол сразу.
Там же было одно пятно от газировки, с содроганием подумал он.
Вдруг там еще одно, и я испачкаю открытку?
А эта педантичная сволочь сразу все заметит, но ничего не скажет?
А вдруг под книгой там еще липкие пятна, а я их не заметил?
Блять, Хэмсворт.
Успокойся.
Если немедленно не прекратишь все эти пидорские штучки, то я выкину книгу в окно. Прямо в снег. А открытку брошу на пол и наступлю. А потом ты все это подаришь Тому. Все равно подаришь.
Что со мной происходит, подумал Крис, проверяя наличие пятен под книгой (к счастью, их там не было), и протирая столешницу кухонной тряпочкой из какой-то супер-ткани (Хиддлстона палил один только факт наличия этой тряпочки в доме).
Закончив, он снова сел за стол, непонятно зачем подвинул пальцем книгу, открыл открытку и занес над ней ручку.
И тут его одолели страшные сомнения.
Вообще-то, Крис хорошо учился в школе. И писал по-английски без ошибок. Хотя, конечно, он мог ошибиться в правописании всех этих заумных слов, которые так любил Том. Но Хэмсворт их все равно не писал, так что, можно считать, что он писал без ошибок.
Но он точно знал, как пишется «Счастливого Рождества».
Вроде бы.
До этого момента.
Вдруг все-таки «Раждество»?
«Рождесво»?
«Раждесво»?
Почему Хиддлстон постоянно говорит все эти «экзистенциальный», «дискурс», «симулякр», но так не любит простые слова? Сейчас как напишу тебе «Счастливого дискурса, дорогой симулякр», с негодованием подумал Крис. И добавлю: «Надеюсь, экзистенциальный кризис пройдет без усугубления твоего маниакально-депрессивного психоза».
Что со мной стало, грустно спросил себя Хэмсворт, наспех накалякал: «Не тупи!», нарисовал кривую снежинку и быстро запихнул открытку в книгу. Форзац возмущенно скрипнул, на мгновение запахло свежей типографской краской. Крис сморщил нос, достал из пакета оберточную бумагу, раскатал ее на столе, кое-как завернул книгу и, придерживая пальцем сгиб, полез в кухонный ящик за скотчем.
В этот момент хлопнула входная дверь.
- Ты дома? - крикнул Хиддлстон.
- Да. Я все еще не уехал к себе домой из этой твоей скучной Англии, - отозвался Крис, зубами отрывая скотч и заклеивая обертку.
- Очень мило с твоей стороны, - фыркнул Том. Хэмсворт вытянул шею и бросил быстрый взгляд в коридор — Том медленно стягивал с шеи длинный шарф и одновременно пытался снять сапог.
- Ты почему без еды?
- Какой еды?
- Сегодня Рождественский вечер или нет?
- Ну да.
- И где еда?
Хиддлстон засмеялся, Хэмсворт вышел в коридор, держа книгу за спиной.
- Еда, - усмехнулся Том, вешая пальто. Крис закатил глаза, Том скорчил ему рожицу — обмен знаками внимания был завершен, и, пока Хиддлстон приглаживал волосы перед зеркалом, Крис проскользнул в гостиную, где стояла елка, и положил под нее подарок.
- Еду привезут через час, не волнуйся, - раздался за его спиной голос Тома. Он прошел в комнату и включил гирлянду на елке. - Так что сейчас я приму ванну, потом у нас будет ужин, а потом какое-нибудь кино посмотрим.
А потом мы займемся сексом под елкой, подумал Хэмсворт. Нет, это слишком. Это что-то совсем невменяемое из оперы романтических фильмов про Рождество. Двое взрослых адекватных мужчин (тут Крис вспомнил кухонную тряпочку из супер-ткани и решил не додумывать мысль).
- Ты даже приготовил мне подарок, - нарочито удивленно протянул Хиддлстон, наклоняясь и разглядывая прямоугольную упаковку. - Ни за что не догадаюсь, что это.
- Заткнись, - буркнул Хэмсворт, глядя на задницу Тома. И ногой подпихнул под елку диванную подушку.